– Дим, придержи шпану, – попросил Борис и мощным лоу-киком подкосил второго.
За третьим всё же пришлось пробежаться. Подстраивая свои шаги под шаги, бегущего перед ним, подростка, Борис вдруг прыжком поставил свою правую ногу перед его левой ногой и тут же ударил локтем под затылок, от чего парень упал, впечатав лицо в траву. Вернувшись обратно, Борис добавил для надёжности взрослым и, убедившись в бесполезности действий Дмитрия, одним резким ударом в голову отключил второго подростка.
– Ну что, Дима, ещё один погулять хочешь, или мне компанию составишь? – поинтересовался Борис.
В связи с очевидностью ответа Дмитрий молча поплёлся за Борисом в сторону вокзала и заговорил лишь при покупке билетов:
– Может, поедим где-нибудь?
– Нет, – отрезал Борис, – вернёмся на лоно природы.
– Почему бы нам в зале ожидания не посидеть?
– Там ходят менты, а возможно, что и не только они, – сказал Борис и уверенно направился к выходу из здания вокзала, а затем далее – к массиву кустарника.
Пока Дмитрий ворчал и пытался поудобнее устроиться, Борис внимательно осмотрел окрестности.
– Гляди-ка, – сказал он вдруг, указывая в сторону привокзальной площади, – наши идут.
– Потрёпанные какие-то.
– Что же это с ними такое случилось?.. – начал-было язвительно Борис, но, чуть помедлив, продолжил уже совершенно другим тоном:
– А вот и ещё сюрприз, – гляди, только из-за кустов не высовывайся.
Дмитрий мрачно пронаблюдал, как сотрудники милиции уводят куда-то двоих освободившихся и тяжело опустился на траву.
***
Поезд остановился на какой-то станции и малочисленные пассажиры потянулись к выходу. Тишина в вагоне установилась не более чем на минуту, после чего большая шумная компания хлынула в вагон бурлящим потоком; замелькали, увешанные значками, зелёные куртки, послышались оживлённые разговоры. Когда поезд тронулся, суета немного улеглась. Рассредоточившись по вагону, строительный отряд разделился на несколько компаний; зазвучали гитары. К Борису и Дмитрию несколько раз подходили студенты с просьбой поменяться местами, но, получив вежливый отказ, уходили.
Погружаясь то в дремоту, то в размышления, Борис не сразу заметил очередного визитёра, а, услышав, уже надоевшую ему, просьбу, лишь отрицательно покачал головой. Нагловатый парень, держа в правой руке гитару, опёрся левой на стол и, наклонившись, повторил просьбу угрожающим тоном:
– Вас пока по-хорошему просят: перейдите на другие места!
Не заметив желаемой реакции, парень принялся буравить взглядом то Дмитрия, то Бориса; после чего добавил:
– Слушайте, «урки»: вы у меня сейчас с поезда сойдёте прямо на ходу! – с этими словами он сильно толкнул Бориса и, захватив за одежду, потянул на себя.
Борис легко поддался, но затем прижал руку наглеца к своему плечу и, сделав захваченной рукой круговое движение, резко надавил вниз, от чего парень вскрикнул и осел. Борис не спеша перехватился и, наращивая болевое воздействие, притянул студента ближе; дотянувшись левой рукой до гитары, отобрал её, как бы случайно ударив наглеца декой по голове и, несколько изменив направление давления на кисть, оттолкнул его от себя.
Пока студент поднимался, стонал и рассматривал свою руку, Борис взялся за изучение трофея. Пробежав несколько раз пальцами по струнам, он решил, что звучание его не устраивает и принялся перенастраивать гитару под себя.
– Учил тебя отец Николай, учил; а что толку? – съехидничал Дмитрий.
– Не скажи!.. Толк есть, не много, правда, но есть; хотя, в целом – как в темноте, но толк есть.
– Сам понял, что сказал?
Не желая продолжать бесполезный разговор, Борис углубился в настройку.
– Она же настроена! – возмутился хозяин гитары и потянулся за инструментом.
Борис жестом показал свою готовность вновь взять руку студента в обработку. Парень отстранился и тяжело вздохнул.
Закончив с настройкой, Борис сыграл какую-то мелодию, переключился на другую, потом на третью. Заинтересовавшиеся студенты засыпали Бориса вопросами и предложениями, а придя к соглашению, затянули песню. Откуда-то появилась вторая гитара, грациозно управляемая худенькой студенткой по имени Даша. Перехватив вскоре инициативу и попросив Бориса подыгрывать, Даша спела несколько песен.
Борис не мог скрыть удивление:
– Не думал, что кто-то из современной молодёжи может петь песни Визбора и Окуджавы.
– Что же мне «попсу» что ли петь?.. Я хоть и блондинка, но не на столько же!.. Я вот тоже не подумала бы, что ты был в тюрьме… А ведь ты был в тюрьме?
– Достоевский тоже был на каторге – и что?.. А ты как определила, что я был в тюрьме?
– Заметно. У меня отчим заключённых возил; меня на экскурсию приводил в спецвагон.
– А отец?
– Отца убили… Я ещё маленькая была… Тебя тоже в спецвагоне возили?
– Было и такое.
– Страшно там… А в тюрьме, наверное, очень страшно.
– Очень, – согласился Борис. – Старайтесь туда не попадать.
– Жить надо честно, – тогда и не попадёшь, – уверенно заявил хозяин, захваченной Борисом, гитары.
Борис горько усмехнулся и спросил:
– Тебя как зовут-то?
– Николай.
– Так вот, Николай, запомни: в тюрьму в этой стране может попасть любой; для этого совсем не обязательно совершать преступление… У меня, кстати, хороший друг есть, – тоже Николай…
– Он – тоже уголовник?
– Нет, он – священник; правда, говорят, что тоже через зону прошёл.
– Руки выворачивать там же научились – на зоне?
– Не на зоне, а в спортивном клубе.
– А у тебя почта электронная есть? – наивно поинтересовалась Даша.
– Нет.
– Я тебе свой электронный адрес запишу; когда заведёшь почтовый ящик, напиши сообщение; а-то вдруг и в самом деле будешь как Достоевский… Можешь ты что-нибудь сочинить? Я – могу.
Наигрывая простенькую мелодию, Даша пропела несколько строк.
– Ну как?
Борис пожал плечами, но тут же спохватился и сказал:
– Нормально… наверное.
– Теперь ты.
Поперебирав немного струны, Борис начал скорее даже не петь, а говорить вполголоса, подстраиваясь под звучание гитары:
Поезда бегут, поезда;Серпантином кружат дороги;Вновь за окнами – города,Их осталось уже не много…Мне осталось не много днейИ не много разлук осталось;Всё заметнее, всё виднейВековая моя усталость,Вековая моя тоска,Вековая моя тревога…Я не знаю навернякаБыл ли Путь… но была – дорога.Разорву свой непрочный сон;Вспомню плеск воды на плотинке,Да колоколов перезвон,Голос Галича на пластинке…Голос Галича был так тих,Он звучал дождю в унисон;Вспоминался забытый стих;Не понятно: где – явь, где – сон…Вспоминался минувший век…– Как у вас там всё?.. Шито-крыто?..Ты зачем живёшь, человек?..Как у вас там теперь «элита»?..Я вопросом застигнут врасплох;Я не знаю, что мне ответить…– Я, пожалуй, был слишком плох;А пожить мне, вроде, не светит…А «элита», – да что о ней?.. —– Я подумал, что сам он знает. —– По сей день с тех далёких дней,Это – то, что всегда всплывает,Всё всплывает и всё бурлит;Ведь «элита» – псевдо-элита:Нашумит всегда, намутитИ, действительно, всё «шито-крыто»;И «попса» на ушах – лапшой,А шансон – обветшал и сник,И почти что не слышен Цой,И Высоцкого хриплый крик;Окуджава – давно затихИ не слышно почти Талькова;Под пустой, под «попсовый» стихМы «живём» теперь – бестолково;В «телеящиках» – чепуха:Море пошлости и разврата…Как легко, не боясь греха,Мы прошли рубеж «невозврата»!..Собеседник качал головой,Удручённый моим ответом,Долго сетовал как живойИ, сутулясь, ушёл с рассветом.Мне хотелось пойти за ним,Но накрыл с головой туман…Что имеем – то не храним;Получаем взамен – обман…И душа – как кривой урод;В ней – отчаяние и сомнение…Раньше – был в России Народ;А теперь в ней – лишь население.Вовлекает самообманВ бесполезную кутерьму…Поутру – бывает туман;Днём и вечером – всё в дыму.
– Ужас – как мрачно, – заключила Даша, перестав подыгрывать. – А повеселее что-нибудь?
– «Весёлая покойницкая» Высоцкого подойдёт?
Даша засмеялась и отрицательно покачала головой.
– Тогда, может быть, Николай что-нибудь изобразит?
Николай потянулся-было за гитарой, но, поморщившись, отказался:
– Рука болит.
– Ну извини, – сам виноват.
Теперь – за разговорами время летело быстро. Борис заметно повеселел; Дмитрий же – наоборот всё больше мрачнел.
– Что-то ты, Дима, какой-то невесёлый… Что случилось? – поинтересовался Борис.
– Чем ближе к дому, – тем больше сомневаюсь, что я там кому-нибудь нужен… А тебя кто-нибудь будет встречать?